Национальная идентичность и «Российская Федерация»

После 1991 года почти 150 миллионов жителей государства «Советский Союз» стали жителями государства «Российская Федерация». Чуть больше 50 миллионов стали жителями Украины. Около 20 миллионов – жителями Узбекистана. Около 16 миллионов – Казахстана. И т. д., по убывающей.  

Я родился и вырос на территории, которая стала «Российской Федерацией». Примерно в 15 километрах от реки Нарвы, нынешней границы Европейского Союза.

Многих людей, которых тоже угораздило стать «российскими» гражданами, сегодня мучает один вопрос. Его можно сформулировать по-разному. Например: почему наши сограждане столь озлоблены и так охотно ведутся на кремлёвскую пропаганду? Или же: почему «русский мир» такое говно? В смысле, не просто говно, это б ещё куда ни шло, а жестокосердое и даже кровожадное говно, пропитанное культом насилия и ксенофобией?

Объяснить поведение миллионов людей одним постиком невозможно. Даже хуже, чем невозможно. Такое объяснялово то и дело сводится к заклинаниям про «национальный характер», «этнический менталитет», «рабскую наследственность» и другие мифические материи из нацромантики XIX века и расовых теорий XX-го.

Поэтому объяснять социальные процессы как таковые я не буду. Я человек, испорченный философским образованием. Философия – наука о понятиях. Давайте я раскурочу и проветрю одно понятие, без которого объяснение говённости «русского мира», вероятно, не обойдётся:

«Национальная идентичность».

В отличие от нацхарактера, нацменталитета и нацгенов, эта нацхрень имеет реальное наполнение, о котором можно сказать нечто осмысленное и, может быть, важное.

Несколько вводных слов о понятиях

Понятия бывают разные. Одни понятия что-то сообщают об устройстве вещей. Вот, например, понятие «кот». Если нам говорят: «Степан – кот», мы автоматом получаем информацию об устройстве Степана. Размер небольшой, лапы есть, усы, билатеральная симметрия. Хвостом обладает, скорее всего. Мяукает. 

Другие понятия не говорят об устройстве вещей ничего или почти ничего. Они выполняют другую функцию. Вот, например, понятие «клёновский». Так в моём родном городе назывались подростки, живущие или жившие в пятиэтажке, где находился мебельный магазин «Клён». Ну, или рядом с ней.

Не помню, был ли среди клёновских Степан. Допустим, был. И о нём говорили: «Степан клёновский». И это предложение содержало ноль информации об устройстве Степана. Оно сообщало одну-единственную деталь его биографии и тем самым определяло отношения Степана с другими людьми: с кем он гулял, на кого залупался, от кого получал пизды. И так далее.

Слова, обозначающие национальную идентичность, гораздо ближе к понятию типа «клёновский», чем к понятию типа «кот». Национальные ярлыки «грузин», «шведка», «непалец», «алжирка» и т. п. ничего или почти ничего не сообщают об устройстве конкретного человека. Они маркеры групповой принадлежности. Их функция – определять отношения человека с другими людьми.

Лингвистическое примечание на будущее

Выше я дважды написал «человека». Но «человек» здесь неудачное слово. Оно мужского рода и прежде всего ассоциируется с мужчинами. А большинство людей на планете – женщины. Хорошо бы иметь вместо «человека» украинское слово «людина» с мягким «д». Бонус: «людина» одного корня со множественным числом «люди».

Истоки национальной идентичности

Людина – стадное животное. Нам важно делить мир на своих и чужих. Первые слова-маркеры групповой принадлежности наверняка появились очень, очень давно. Но наши сегодняшние представления о национальной идентичности родом не из седой древности. Они выросли из европейского национализма XIX столетия.

Национализм, напомню, исходит из того, что всё «цивилизованное человечество» естественным образом организовано в «нации». Нация – это большая группа людей, которая «испокон веков» живёт на куске земной поверхности под названием «Родина». Все члены нации говорят «на одном языке». У них «общая история» и «общие интересы». Каждой нации положено иметь своё собственное государство – с флагом, гимном, армией, академией наук и «национальной литературой».

Лес кавычек намекает, что в грешной реальности всё, извините за выражение, не так однозначно. Нации не росли никаким «естественным образом», как борщевик у забора. Их создавали – в лучшем случае, на основе имеющегося материала, но всегда задним числом. Их рисовали и сочиняли отдельные привилегированные мужчины. Они решали, где проходят границы «Родины». Они задавали рамки «общей истории» и формулировали «общие интересы». Они объявляли свою речь «национальным языком», а все похожие языки – «некультурными» диалектами своего. Они писали «национальную литературу».

Воплощение всего этого творчества обеспеченных мальчиков в жизнь неоднократно кончалось тысячами трупов. В XX веке – миллионами трупов.

Мир, однако, сложен. Даже у мерзопакостных явлений порой бывают приятные бонусы. Национализм, при всей своей фейковости, кровавости и склонности к фашизму, был демократизирующим процессом. Объявляя субъектом политики всю «нацию», он создавал огромную политическую общность там, где раньше были только всевластные правители и безмолвные подданные. До национализма единственной жизнеспособной формой демократии был небольшой город-государство. Национализм, вооружённый новыми средствами коммуникации, сформировал те самые «воображаемые сообщества» Бенедикта Андерсона, которые лежат в основе большинства нынешних демократий.

Типовое государство сегодняшней Европы – это компромисс между «классическим» идеалом нации и неумолимой реальностью, в которой главным национальным признаком является не «менталитет», не «кровь» и даже не язык, а паспорт. Показательно, что даже Путин, голова которого явно забита национал-романтической хуйнёй о «русском мире», по факту проводит «геноцид по признаку паспорта» (выражение Михаила Подоляка): солдаты РФ массово убивают мирных украинцев просто потому, что те живут в стране под названием «Украина».

Эталон национальной идентичности

Многие понятия можно представить как список с квадратиками для простановки галочек. В идеале, чтобы понятие сидело как родное, нужны галочки во всех квадратиках.

Европейский национализм оставил нам в наследство примерно такой список для определения национальной идентичности:

• Я родилась на земле Ы.
• Я выросла на земле Ы.
• Я живу на земле Ы.
• Я говорю на языке Ы.
• Мои предки жили на земле Ы.
• Я считаю своими жителей земли Ы.
• Жители земли Ы считают меня своей.
• Я потребила много популярной культуры, созданной жителями Ы.
• Я верю в мемы жителей Ы про то, что происходило на земле Ы раньше и чем земля Ы отличается от других земель.
• Всю землю Ы занимает государство Ы с официальным языком Ы, которое представляет интересы жителей Ы и пропагандирует мемы про Ы, и у меня есть паспорт этого государства.

Вот чего-то такого мы подспудно, бездумно ждём от «настоящей грузинки», «истинного шведа» и т. д. Если напротив каждого пункта галочка – то ура: истинный и настоящая.

Типовое государство в нынешней Европе, как я уже говорил, исповедует национализм-лайт – национализм в наморднике и с вырванными клыками. Это означает, что, с одной стороны, список, приведённый выше, никуда не делся. Что-то вроде него более или менее открыто считается эталоном национальной идентичности. С другой стороны, на практике государство не требует от своих граждан соответствовать многим пунктам списка. А то и большинству пунктов.

Что не менее важно, национальные мемы, на которых строится политическая жизнь, всё чаще соответствуют действительности как минимум в общих чертах. Национальная риторика переходит из дескриптивной плоскости в нормативную. Выражаясь попроще, вместо «Мы охуенные, и у нас заебись!» говорят: «Мы охуенные, и у нас должно быть более заебись». (Хороший пример – нынешний предвыборный лозунг шведских социал-демократов: Sverige kan bättre, «Швеция может и лучше».)

Примерно так современная демократия создаёт условия для нетоксичной национальной идентичности. Где-то это удаётся лучше. Где-то заметно хуже. (Не буду показывать пальцем. Просто напишу: «Например, в Венгрии».) Но общий тренд отрицать трудно. Возьмите страну, которую хочется наградить эпитетом «нормальная», и вы увидите, что граждане этой страны имеют возможность считать её «своей» без особого надрыва, лжи и самообмана.

Национальная идентичность и «Российская Федерация«

В Киеве я был ровно один раз. (Обещаю исправиться.) Меня позвали в 2015 году на круглый стол, посвящённый геноциду и пропаганде. Председательствовала уполномоченная Верховной Рады по правам людины.

Я сделал десятиминутный доклад о пропагандистской машине РФ. Говорил, насколько помню, сухо, но как есть. После меня выступала молодая украинская журналистка. Она посочувствовала мне: «Вам, наверное, больно, что приходится так говорить о своей стране». Как-то так она выразилась.

Эта простая реплика всплывает у меня в голове всякий божий раз, когда я думаю о «российской» национальной идентичности.

Не потому что я был тронут. Хотя я, конечно, был тронут. Но при этом я понял – не в первый раз, но как-то особенно отчётливо понял, что не могу искренне произнести ничего подобного от первого лица. Я не могу сказать: «Мне больно, что приходится так говорить о моей стране», если под «моей страной» имеется в виду так наз. «Россия». То есть московское государство.

Московское государство мне не «моя страна». Даже в принципе. Потому что я не вижу, каким образом национальная идентичность, завязанная на Московии, может быть нетоксичной. Чтобы считать «своим» московское государство, надо подписываться на токсичную ложь на протяжении всего списка. С самого его начала.

Своя земля

«Я родился на земле Ы.

Я вырос на земле Ы…»

Я родился и вырос в Ленинградской и Псковской области. Если не считать короткой поездки в Таллинн в 91-м, я не выезжал за пределы этих областей, пока мне не стукнул 21 год. (В Москве я себя чувствую примерно как в Париже и Лондоне. Типа ишь ты, как много названий и зданий из фильмов и книг.)

Само по себе это ещё не проблема. В иной стране я мог бы без лишних заморочек считать «своей землёй» то, что находится в границах моего государства. Но «Российская Федерация» не признаёт границ. Она кончается там, где завтра решат в Кремле. Сегодня Цхинвали, Луганск, Крым и Тирасполь не «Родина» – завтра они уже «Родина». Если хочешь считать Московию «своей», понятие «Родина» надо апдейтить в такт с новостями по зомбоящику.

Чтоб этого не делать, либералы с паспортами РФ цепляются за международно признанные границы РФ. То есть за административные границы РСФСР на 12 июня 1990, когда Первый съезд народных депутатов РСФСР принял декларацию о государственном суверенитете. Это в РФ нынче «День России».

Но считать РФ «своей» в границах РСФСР значит отказывать «субъектам федерации» в праве на свободу от Москвы. Напомню, что в том же 1990 году декларации о суверенитете приняли: Карелия (9 августа), Татарстан (31 августа), Удмуртия и Якутия (27 сентября), Адыгея (5 октября), Бурятия (7 октября), Коми и Башкирия (11 октября), Ямало-Ненецкий автономный округ (17 октября), Калмыкия (19 октября), Марий Эл (22 октября), Чувашия (24 октября), Горно-Алтайский автономный округ (25 октября).

Почему хотя бы какие-то из этих «субъектов» так и не стали странами? Почему та же Карелия сегодня не член ЕС, накаченный финскими инвестициями, а обычная нищая московская губерния?

Ну, например, потому что Москва разбомбила в пыль один «субъект федерации», который попробовал отделиться, и убила десятки тысяч его жителей. Всякие реальные признаки федеративности были уничтожены вскоре после этого, ещё в нулевые. Нынешняя РФ – де-факто унитарное государство, «единая Россия» из-под палки. Считать территорию РФ «своей» даже в международно признанных границах значит поддерживать это бессмысленное, ублюдочное принуждалово к «единству».

Свой язык

Некоторые совестливые люди с паспортами РФ пытаются выстроить «российскую» национальную идентичность на основе русского языка. Но такие попытки тоже обречены на токсикологию.

Если мы объявляем «Россию» Страной Русского Языка, мы, во-первых, продолжаем игнорировать и добивать десятки других языков, на которых говорят на территории РФ. Во-вторых, мы отказываем миллионам русскоязычных людей в окрестностях РФ в праве на языковую идентичность, которая не привязана к Москве. Хотим мы того или не хотим, уравнение «РФ = русский язык» – это игра по московским правилам, в которой каждый носитель русского – потенциальный повод ввести московские танки.

Своя культура

«Российская» национальная идентичность на основе культуры (что популярной, что высоколобой) ядоточит похожим образом. Огромная доля культуры, созданной во время прежних инкарнаций Московии, создана людьми, которых можно называть «советскими», можно называть «подданными Российской Империи», иногда можно в каком-то культурном/языковом смысле именовать «русскими», но никак нельзя приклеить к «Российской Федерации».

Показательно, что нынешнее российское употребление прилагательного «отечественный» токсично насквозь. Грузинские, украинские, казахские, беларуские, армянские и т. д. писатели-режиссёры-музыканты-учёные сплошь и рядом оказываются «деятелями отечественной культуры» путинской РФ.

И это мы ещё даже не дошли до гвоздей программы.

Гвоздь №1. Национальные мемы

«Я верю в мемы жителей Ы про то, что происходило на земле Ы раньше и чем земля Ы отличается от других земель».

Отождествление РФ с Советским Союзом, а Московии с Киевской Русью, «собирание земель русских» вместо оккупации Вятки и Новгорода, «освоение» Сибири вместо колонизации Сибири, «Великая Отечественная война» вместо Второй мировой, имперский двуглавый орёл, сталинский гимн Михалкова-Александрова – всё это так фундаментально токсично, что впору приближаться только в противогазе. Ядовитей всего – принципиальный отказ признавать имперскую агрессию имперской агрессией. С этим отказом связан миф о «России-жертве» и маниакальная установка толковать любые московские войны последних столетий как «борьбу с захватчиками».

Самоописания, которых требует «российская» идентичность, которых требует принадлежность к «русскому миру», не имеют никакого нормативного характера. Они имеют характер заведомой лжи. Заклинания вроде «мы богаты», «мы щедры», «мы сильны», «мы за мир», «мы не бросаем своих» в РФ начисто оторваны от какой-либо необходимости или даже желания им соответствовать. Причём даже в отношении «своих».

За душой у московского государства нет никаких стремлений, никаких ценностей, кроме сохранения, расширения и халтурной, хищной эксплуатации бесконечной территории.

Гвоздь №2. Общие интересы

«Всю землю Ы занимает государство Ы с официальным языком Ы, которое представляет интересы жителей Ы…»

Как говорится, без комментариев. Московское государство не представляет интересы никакой группы, кроме группы правителей московского государства.

Люди

Теперь вернёмся к людям.

Люди, которых после 1991 года угораздило стать гражданами РФ, не занимаются анализом понятия «нетоксичная национальная идентичность» и уж тем более не видят, что оно несовместимо с «Россией».

Большинство из них безыскусно хотят считать страну, в которой живут или жили, «своей». Они хотят болеть за «свою» команду на кубке мира, за «свою» песню на Евровидении, гордиться «своей» героической историей, хвастаться «своей» культурой и т. д. В мире, где национальным ярлыкам придаётся огромное значение, они охотно принимают ярлык «россиянин/русский» – вместе с припаянным к нему московским государством и со всем токсичным дерьмом, описанным выше.

Повторюсь: я не знаю, в какой степени это объясняет говённость «русского мира». Но учитывая, насколько наши отношения с другими людьми завязаны на национальной идентичности, подозреваю, что ядовитость любого, даже частичного, самоотождествления с московским государством играет не последнюю роль.

Что с этим делать?

В паблике «Эстетика ебеней» под очередной фотографией из РФ недавно был комментарий (цитирую по памяти): «Когда ж вы уже все сдохнете в Расее». Не скрою: когда читаю/вижу свидетельства российских зверств в Украине, мне бывает трудно не думать похожие мысли.

Но большинство людей с паспортами РФ в обозримом будущем не сдохнут. Они будут жить дальше. А значит, они будут называть «своей» какую-то землю, какую-то группу людей и какую-то страну.

Что с этим делать? Учитывая всё, что см. выше?

У меня, боюсь, только один ответ: надо убрать из рецепта национальной идентичности московское государство.

Как и другие массовые политические действия, вроде борьбы с парниковыми выбросами или за равенство полов, отмена Московии может происходить и на уровне государства, и на уровне отдельных людей.

На уровне отдельных людей отмена Московии никогда не останавливалась. Мой собственный пример показывает, что увидеть в московском государстве ублюдочное «инородное тело» можно даже из таких мест, которые в московских нацмемах слывут «сердцем исторической России».

Землю моих предков никто никуда не «собирал»; её 500 лет назад захватили солдаты московского рейха. Мои деды и бабки не говорили по-русски; они говорили на северных и восточных диалектах псковского, которые заметно отличались от русского и лексически, и грамматически, и фонологически. Моя семья, почти истреблённая немцами во время Второй мировой, гибла и мучилась не за «Великую Победу» «Российской Федерации». Она гибла и мучилась за победу над нацизмом – настоящим нацизмом. Она гибла и мучилась, потому что попала под раздачу в разборке двух уёбищных империй.

Все эти разрывы московского шаблона случились в моей голове, пока я жил в РФ. И я, мягко говоря, не уникален. Масса людей с паспортами РФ ненавидит Московию и дольше, и гораздо бескомпромиссней. Им, в отличие от меня, не пришло бы в голову играть в идентитарные поддавки: смиряться с тем, что РФ существует; рядиться «российским» либералом; годами топить в московском «Снобе» за политическое преображение «России» вместо её скорейшего развала.

Каждая из нас может убить московское государство в себе самой. Но, как и в случае с климатом и равенством полов, решения отдельных людей не способны решить проблему по-настоящему. Чтобы десятки миллионов людей не отождествляли себя с Москвой – чтобы хотя бы их дети не отождествляли себя с Москвой, эти люди должны однажды проснуться гражданами других стран. «Парад суверенитетов», насильно остановленный в девяностые, должен продолжиться. Как это произойдёт и произойдёт ли вообще – я не знаю. Но другого выхода из кровавого кошмара «российской национальной идентичности» я не вижу.

Московская империя должна умереть.

_{Иллюстрация: Клавдий Лебедев, «Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча»}

^{В качестве послесловия рекомендую прослушать вот это.}