Поезд

Она жила уже тысячу лет, когда он родился и в первый раз открыл глаза. В знойном городке на берегу моря – там, где никогда не будет меня – она торговала книгами у самой горловины изможденной временем улицы, впадающей в огромный крикливый базар. Она торговала книгами; иногда картинами; иногда тканями. Тысячу лет на одном и том же месте. Папирусные свитки, восковые дощечки и огромные деревянные кирпичи со страницами из бычьей кожи сменились журналами в глянцевых обложках, облитых цветными фотографиями; бесценный китайский шелк, стоивший жизни трем сильным верблюдам, уступил место безжизненной нейлоновой материи; художники давно перестали бояться бога и малевали живые портреты, отнимающие душу. Потом они разучились рисовать и стали лить краску на полотно, и ветер перемешивал цвета и вклеивал в них листья деревьев, которых я никогда не увижу.

Она читала книги – и не любила их. Она носила прекрасные платья – и бросала их в тележку старьевщика, если они мешали ей ходить. Она не видела никаких миров по ту сторону орнамента и аляповатых масляных лиц и продавала за бесценок картины художников, чьи имена заставляли высокомерных иностранцев нервно дрожать и ронять бумажники.

Она жила уже больше тысячи лет, когда он родился, и знала запах тысячи мужчин, и еще несколько тысяч помнила только по тем бессвязным словам, которые они бормотали во сне. Мужчины хотели иссушить ее чрево, измять ее грудь, содрать краску с ее губ и расплести пряди ее волос. Мужчины хвастались силой своих тел и помыслов и поверяли ей беспомощность своих душ, и плакали – маленькие дети, распластанные ее неуловимой бездонной плотью, после тяжести которой казалось легче пушинки неуклюжее, неповоротливое небо. Я никогда не увижу его звезд.

Когда он родился, она уже теряла покой, потому что мужчины вдруг научились взрослеть и стали смеяться ей в лицо по утрам. Они с облегчением откидывали полог и больше не бросались, задыхаясь от бега, на умытые пеной камни с тупого утеса. Мужчины научились взрослеть и смотрели ей прямо в глаза, и, когда она не кормила их завтраком, оставляли деньги на столе. Мир постарел. Седина в бороду – бес в ребро; жизнь стала нервной и измотанной, и города, в которых меня не будет, потянулись к солнцу.

— А ты уже совсем большой, — сказала она ему, когда он, двадцатилетний и коротко стриженый, забрел в ее лавку, коротая время в ожидании поезда, убегающего от моря – в горы, которые никогда не посмотрят в мое окно.

— Да нет, не очень уж я и большой, — сказал он удивленно.

— Вчера я слышала, как твой отец говорил друзьям, что у него родился сын.

— Это был я?

— Разве у тебя есть братья?

Тогда он порвал билет, и она сказала ему ждать – в крошечном дворике, доверху наполненном сумраком. Он слышал, как она разговаривает с покупателями, и научился различать шаг ее левой и правой ноги, и прижимался грудью к коленям, чтобы сердце не так больно колотилось обо все подряд. Он слышал, как ее пальцы играют монетами и шелестят мятыми листиками банкнот, и накрывал ладонью висок, чтобы не порвалась маленькая синяя ниточка, привязанная к сердцу.

Когда наступил обеденный перерыв, она вышла во дворик и говорила с ним, и заставляла его говорить. Прошло полчаса, и исчезла половина одежд. Стала сильней жара.

Маленький и бессильный, он ласкал ее и видел в ее глазах кусочки узорчатых букв, которые я никогда не смогу прочесть. Потом кончился перерыв. Он ждал до первой прохлады, сидя на мостовой и наблюдая за тем, как умирает базар и среди опустевших навесов дерутся собаки и пьяные. Вечером она дала ему кусок ветчины, гроздь горячего винограда и чашку, полную серебряной воды.

— Cколько тебе лет?.. Тебе приятно?.. – спросил он, оставляя ямки в ее коже, которая казалась невероятно гладкой в наступившей темноте.

— Да.

— У тебя есть имя?

— Конечно.

— А, тогда не интересно…

— Глупый.

— Ага.

Она разбудила его в семь часов утра. Он увидел ее лицо прямо над собой, и лицо было умыто ароматным женским страхом.

— Что? – улыбнулся он.

— Ты молчал.

— Ну да. Я же спал.

— Ты ничего не сказал.

— А что я мог сказать во сне?.. Спрашивай теперь, я отвечу.

Она покачала головой и ушла на кухню готовить завтрак. Ей показалось, что он скрывает от нее что-то важное. Она решила подождать.

Она ждет уже тысячу лет.
Днем она не хочет разговаривать с ним.

Ночью он тихо сопит и ворочается с боку на бок, утомленный своей беспомощностью.

Ему снится поезд, убегающий в горы.

.

1998