You’re Gorgeous

Надо признать, что музыки со временем становится всё больше, а жизни всё меньше. Я выдёргиваю из подставки диски и поёживаюсь от мысли, что для меня это уже не просто музыка, а суррогат счастья, пусть пока только местами, пускай не каждый день, но дальше – больше. Музыка перестаёт быть фоном. Она становится наполнителем.

Это была вступительная трагическая нота, которая даёт понять, что дальше думаются глубокие мысли и возделываются обширные темы. Так оно, конечно, дальше и будет, но без пафоса и ближе к народу, и настолько коммерчески, насколько мне хватит таланта.

Мы стоим под иностранным южным небом, вокруг ночь и молодёжная сборная Европейского Союза по употреблению спиртных напитков и случайным связям, в ней преобладают итальянцы и англичанки. У наших ног начинается улица, которая носит неизвестное нам название. Улица катится под гору – в сторону моря – и состоит из малоэтажных домов. Все первые этажи заняты барами и дискотеками, и мы начинаем движение вниз и по диагонали, чтобы попадать в каждое второе заведение на каждой стороне. Мы находимся в заведениях по две-три минуты, необходимые для того, чтобы опрокинуть в себя сорок граммов чего бы то ни было и кратко осмотреться. Под конец улицы, где невразумительно плещется море и сгущаются огни и англичанки, мы тоже начинаем плескаться и сгущаться. Мы бесповоротно готовы на всё, и истинное значение слова «молодость» уже приоткрывается нам.

Мы спускались, не ведая цели, но цель вырисовывается справа, её трудно не видеть и ещё труднее не слышать, и совсем невозможно пройти мимо неё. Никто не проходит мимо неё. Толстый фэйс-контроль серьёзно смотрит на нас и символически отступает в сторону, мы совершенно безобидны и не имеем даже пластиковых ножей, нам можно внутрь, и мы идём внутрь. Англичанки и итальянцы уже наступают друг другу на пятки, то же самое делают немцы, шведки, местные, турки, француженки и молодые люди вне категорий, и мы тоже. Среди деревьев находится первый бар. К нему можно подступиться с любой стороны, потому что он круглый, и все подступаются к нему, заставляя прыгать и вращаться девушку с непостижимыми формами и венком на голове. Все тычут пальцами в наименования, но наименования одинаково хороши, и мы тычем пальцами в цены, некоторые из которых явно лучше других.

Сальса звучит в меру оглушительно, даже когда мы заходим ещё более внутрь. Сальса перемежается арабским рэпом и Энрике Иглесиасом. Мы обнаруживаем, что умеем танцевать и то, и другое, и третье. Мы перестаём быть «мы», дезинтегрируем, наконец-то теряем национальность, и я снова просто я, а вокруг просто другие люди. Англичанки и т. д., то есть другие люди, держатся друг за друга, сидят друг на друге, отталкиваются друг от друга, целуются, удаляются, я знаю, что они куда-нибудь удаляются, хотя и не замечаю конкретных случаев. Пространство пропитано необходимостью совместно удаляться, но не только ею, ещё есть необходимость просто быть здесь, я натыкаюсь на второй бар, он тоже круглый, он в центре зала.

Я выпиваю неописуемое ещё, возвращаюсь в толпу, дрейфую в сторону диджейского стенда. Другие люди улыбаются и просят прощения, когда я толкаю их, и я прощу прощения, когда толкают меня. Внезапно возвращается «мы», но это другое «мы», это мы танцуем в несколько шеренг перед ди-джеем, он выкрикивает take it to the left – move it to the right – clap your hands now – shake your ass, справа от меня эти движения совершает девушка в светлой одежде, ей не больше двадцати, она кричит вместе с ди-джеем, по-британски насилуя гласные, слева эти движения совершает неважно кто, на моём месте их совершаю я. Через несколько сотен движений «мы» снова раскалывается, остаюсь я лицом к лицу с девушкой, точнее, лицом ко лбу, она на полголовы ниже меня, она извивается и она прекрасна, мне кажется, у неё не может быть массы покоя, она может существовать только в движении. Whereabouts in England? ору я, она так красива, что я должен задать ей хоть какой-нибудь вопрос, Cheltenham, орёт она. Теперь я знаю о ней значительно больше, чем мне нужно. Я не прекрасен, и она ни о чём не спрашивает меня, но она временно видит во мне точку отсчёта, она танцует, учитывая моё положение в пространстве-времени, глядя на меня, касаясь моих рук. Её глаза распахнуты до отказа, я не знаю, что она пила или глотала, мне всё равно, я хочу оставаться в фокусе, я остаюсь в фокусе. После каждого Энрике Иглесиаса сальса ускоряется, становится агрессивней, становится громче, во всяком случае, так слышится мне. Прикосновения становятся чаще, я хочу её, я ловлю её глаза, они смотрят сквозь меня в открытый космос, если сейчас меня не оттеснят, если её не оттеснят, будет очередной виток танца, я в очередной раз подхвачу её, она в очередной раз изогнётся в моих руках, и я не смогу не поцеловать её. А потом я крикну, you’re gorgeous.

Я не замечаю, кого именно из нас уносит в сторону, скорее всего меня, потому что в следующую секунду я смотрю на неё со стороны. На мгновение девушка теряет фокусировку, потом на моём месте взвивается неважно кто, который когда-то был слева, но теперь он стал смуглым и юношей, и белозубым, и в светлой одежде, ему не больше двадцати, и у него тоже нет массы покоя. Я любуюсь ими, виток за витком, я вижу, как он кричит, и читаю по губам where are you from, я вижу, как она выкрикивает EEENGLAAAND, теперь он знает о ней гораздо больше, чем ему пригодится. Он её точка отсчёта, я вижу, как он хочет её, и я начинаю бояться, что сейчас его оттеснят, что сейчас её оттеснят, и он не успеет поцеловать её. Они переходят в очередной виток. Я почти готов расталкивать танцующую толпу, расчищать место для их поцелуя. Она изгибается в его руках, он наклоняется и целует её, они выпрямляются и целуются несколько секунд. Девушка отрывается от него, она хохочет и продолжает извиваться, и я вижу, как он кричит, и читаю по губам, you’re gorgeous.

Теперь я видел истинное значение слова «молодость», и поэтому я смотрю на часы. Я отступаю к бару, выпиваю ещё один коктейль, пытаюсь разыскать остальных, не могу их найти. Я выхожу через сад, толпа поредела, я иду вверх по улице, название которой мне неизвестно. Я нахожу такси, называю отель, спрашиваю водителя, не хочет ли он эмигрировать. Водитель смеётся, качает головой.

Я нахожу остальных в отеле, едва успеваю принять душ, пакуюсь, нас отвозят в аэропорт, вылет без пятнадцати шесть. Кто-то говорит что-то о конференции. Кто-то его слушает. На улицах темно и тихо.

Через две недели я иду по подземному переходу, мимо витрины, заставленной компакт-дисками. Из приоткрытой двери звучит сальса, она забивает надрывных длинноволосых подростков с гитарами, она затягивает меня в магазин и достаёт деньги из моего кармана. Продавец хочет засунуть диск в гадкий полиэтиленовый пакетик, я останавливаю его. Я выхожу, держа диск в руках.

Здравствуй, счастье..

2003