Открытие Чернобыля

Первая публикация — «Сноб», 26 апреля 2016.

В день, когда взорвался четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС, мне стукнуло семь. Никаких особенных воспоминаний о том дне рождения у меня, само собой, нет. Кажется, среди подарков был планетоход на батарейках, а соседские дети, то есть гости, не расходились допоздна. Была, как известно, суббота. Когда за окном стемнело, мы смотрели диафильмы на стене между сервантом и телевизором.

Телевизор в тот вечер, по-моему, не включали. Впрочем, если б и включили, ничего бы не изменилось. 26 апреля 1986 года всё равно не запомнилось бы нашей семье ничем, кроме моего дня рождения. Сколько бы мы ни смотрели новости по обеим программам. Сколько бы ни слушали «Маяк». Зловещее радиоактивное сияние вокруг этой даты всё равно бы вспыхнуло только задним числом.

Потому что Чернобыля в советских новостях не было. Ни вечером 26-го, почти через сутки после аварии, когда уже умирали от облучения первые ликвидаторы. Ни вечером 27-го, когда уже началась «временная» эвакуация Припяти. Лишь вечером 28-го, почти через трое суток после взрыва, программе «Время» позволили зачитать следующее:

«На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Повреждён один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия».

Всё. Пятнадцать секунд. Пять предложений. Никаких комментариев, никакого анализа ситуации, никакой пресс-конференции. Да и этих скупых предложений страна, скорее всего, ждала бы ещё долго. Но в дело вмешалась радиация. Советская радиация, в отличие от советских граждан, была выездной.

Радиоактивные облака массово пересекли западную границу СССР. Они поплыли прямо над капстранами, местами проливаясь дождём. В понедельник утром Клифф Робинсон, штатный химик шведской АЭС Форсмарк в сотне километров от Стокгольма, приехал на работу и хотел пройти на территорию станции, но его остановили на радиационном контроле. Повторно прогнали через детектор. Результат не изменился: радиоактивное заражение.

С улицы потянулись другие сотрудники. Датчик ругался на всех. Робинсон решил, что прибор неисправен. Для проверки он взял у одного из коллег ботинок, отнёс в лабораторию, взял пробу и обомлел.

«Никогда не забуду спектр, который я тогда увидел», — вспоминает Робинсон. Поверхность ботинка кишела радиоактивными веществами.

Радиационная защита бросилась на улицу замерять асфальт и траву. В конце концов директора второго энергоблока (он проводил утреннюю летучку) позвали к телефону. У нас, похоже, утечка, услышал он. Трава вокруг станции фонит, как сумасшедшая.

Стали проверять и перепроверять реакторы (их в Форсмарке три). Приборы показывали, что всё в норме. Тем не менее, руководство АЭС на всякий случай эвакуировало 85% персонала – около 600 человек. Некоторым пришлось ехать домой в бахилах. Заражённую обувь приказали оставить на станции.

Параллельно поставили в известность СМИ. Первым о случившемся узнало Радио Уппланд, местное отделение шведского общественного вещания. Местные радиостанции в Швеции входят в систему гражданской обороны; они обязаны информировать население в случае войны и прочих бедствий. Около полудня Радио Уппланд прервало передачу экстренным сообщением о возможном выбросе на АЭС.

«Заодно я позвонил в садик, куда ходили мои дети, — вспоминает журналист радиостанции, — и сказал, что детей нельзя выпускать на улицу».

С Форсмарка начался и дневной блок новостей на общенациональном радио. Инцидент обсуждали 6 минут 49 секунд. Повторяю прописью: шесть минут сорок девять секунд. При этом ни одно здание АЭС Форсмарк не горело. Ничто нигде не взрывалось. Ни один сотрудник станции не блевал, не выл от головной боли и не покрывался «ядерным загаром».

Запись того эфира можно найти на сайте шведского общественного радио. «Сначала о радиоактивном выбросе на атомной электростанции Форсмарк», — открывает программу диктор. «Пока не известно, на каком из трёх энергоблоков произошёл выброс», — подхватывает её коллега.

Должен вам признаться, что не сумел дослушать эту запись до конца с первого раза. Слишком тесно и горячо сделалось в горле.

Вроде бы и нет в ней ничего особенного. Вот сообщают об эвакуации работников АЭС Форсмарк. Вот спросили представителя региональной администрации, какие предпринимаются меры безопасности («И в чём же заключается повышенная готовность?»). Вот спросили, не пора ли эвакуировать местных жителей: «Вы можете гарантировать, что утечка прекратилась?» – «Я пока ничего не могу гарантировать, замеры продолжаются…»

Вот дозвонились до технического директора госконцерна Vattenfall – оператора Форсмарка: «На ваш взгляд, местное население находится в опасности?.. Но что-то серьёзное ведь случилось, раз работа станции приостановлена?.. Вы установили причину выброса?» – «Нет, и это очень странно…»

Вот выяснили у пресс-секретаря Государственной инспекции по атомной энергии, что тамошние эксперты уже прибыли в Форсмарк, но «ещё не успели разобраться в ситуации». «Никто, — зачитывает диктор заявление Госинспекции, — не знает ни источника, ни масштабов выброса».

Как я уже сказал, ничего необыкновенного. Обычные шведские журналисты, технари и чиновники делают свою работу. В меру своих возможностей. Просто так уж вышло, что в тот день, 28 апреля 1986 года, они делали эту работу за весь великий, могучий и т. д. Советский Союз, долгавшийся и довтиравший себе очки до атомной катастрофы.

К середине того дня шведским ядерщикам стало ясно, что радиацию надуло из-за границы. Показатели цезия-137 и других радионуклидов подскочили не только в Форсмарке. Радиационный фон по стране вырос в два-пять раз. Там, где недавно прошёл дождь, – до десяти раз. Особенно сильно фонило на восточном побережье. Кроме того, о повышении радиации сообщила Финляндия; при этом обе финские АЭС, как и все шведские, были в порядке.

«Мы проинструктировали наших послов в четырёх столицах, в том числе в Москве, послать соответствующие запросы, — вспоминает Биргитта Даль, тогдашний министр энергетики и окружающей среды. — Уже через час Москва признала случившееся. Но я позднее узнала, что правительство в Москве и само ещё ничего не знало, когда мы посылали запрос». Масштабы аварии, по словам Даль, «просто-напросто пытались скрыть».

Просто-напросто.

В 1992 году Международное агентство по атомной энергии заключило, что фундаментальная причина чернобыльской катастрофы – «ущербная культура безопасности, причём не только на Чернобыльской АЭС, но и во всех советских организациях того времени, отвечавших за строительство, эксплуатацию и контроль атомных электростанций».

На практике «ущербная культура безопасности» выглядела так:

И без того сомнительные проекты строились и проходили госприёмку с вопиющими нарушениями и без того неадекватных инструкций. Некомпетентным сотрудникам нередко сходили с рук грубейшие ошибки. Руководящие и контролирующие органы всех уровней прежде всего пеклись о выполнении плана и проставлении галочек. Все втирали очки всем, каждый привирал каждому, никто не задавал неудобных вопросов. И что бы ни происходило, из телевизора и радиоточки всё равно рапортовали о выполнении решений энного съезда КПСС и небывалых достижениях советской атомной энергетики.

У советской системы тотального очковтирательства много сторонников в сегодняшней России. Среди прочего, они объяснят вам, почему по телевизору вместо новостей надо показывать терапевтические сценки о заботливых вождях и высоких удоях.

— Да! — скажут они. — Советские СМИ молчали о регулярных авариях на советских АЭС. Они молчали, когда взрывались хранилища радиоактивных отходов и ракеты на Байконуре. Они молчали, когда горели шахты, когда падали самолёты, когда рабочие снова и снова травились хлором, а колхозники – полихлорпиненом. И правильно молчали! Зачем людей пугать? Кому надо, тем сказали. Кому не надо – живи себе спокойно.

Неплохой довод. Если говорить правду исключительно в дни катастроф – неплохой. Но совершенно никудышный, если учесть, что лучший способ свести катастрофы к минимуму – это говорить правду ежедневно.

Есть у правды такое интересное свойство. Чем больше её в твоём телевизоре, тем меньше вероятность, что на следующий день после дня рождения тебя с родителями запихают в автобус, и ты больше никогда не увидишь ни своего родного дома, ни новенького планетохода на батарейках, потому что игрушек с собой приказали не брать.

Нет-нет, это было не со мной. Мы не жили в Припяти. В апреле 1986-го рвануло на Чернобыльской АЭС, а не на Ленинградской. Спасибо советской Родине. Слава КПСС.