Бесконечность Томаса Транстрёмера

Год за годом в подъезде Томаса (по-шведски говорят «Тумас») Транстрёмера мялись журналисты с камерами и букетами наперевес. В час дня, как только в бывшей бирже посреди Старого города зачитывали имя Памука, Ле Клезьё или Херты Мюллер, они сворачивали букеты и убирались восвояси. Чета Транстрёмеров за дверью садилась обедать ещё раньше, не дождавшись упреждающего звонка из Шведской академии.

Они, кстати, сели обедать и сегодня. Телефон зазвонил лишь за пять минут до того, как Петер Энглюнд произнес: «Тумас Транстрёмер», и бывшая биржа заходила ходуном от аплодисментов и радостных воплей. Шведский автор не получал Нобелевскую по литературе уже 37 лет.

К этой радости очень хочется присоединиться, и не только по причине моего нынешнего места жительства. И даже не потому, что теперь Транстрёмера точно не постигнет участь Ральфа Штайнмана, лауреата премии по медицине, скончавшегося от рака за три дня до победы. (Транстрёмеру только что стукнуло 80, причем последние 20 лет он частично парализован и не может нормально говорить — в начале 90-х перенес кровоизлияние в мозг. Сегодня днем, когда обалдевшие от счастья журналисты наконец-то ввалились в квартиру Транстрёмеров, его жена Моника переводила прессе нечленораздельные реплики поэта.)

Я бы, мягко говоря, покривил душой, если бы сказал, что Транстрёмер — мой любимый поэт. До этой недели я бы вряд ли вспомнил его имя, до вчерашнего дня не читал его стихов. Но в Нобелевке по литературе есть известный азарт, как во всякой премии, вручаемой за заслуги, которые трудно измерить каким-либо аршином, кроме субъективного. После работы я сел переводить транстрёмеровские стихи. Думал: и сам вникну, и друзья посмотрят, кого это там шведы предпочли несклоняемым Умберто Эко и Мураками.

На третьем стихотворении («Романские арки») я расплакался, совершенно буквально и банально. Я-то думал, что после нынешней премии по физике меня в этом году ничто не проберет. Показать, что вселенная расширяется быстрее, чем мы думали, что она на две с лишним трети состоит из того, о чем мы понятия не имеем, и что мироздание будет растягиваться, пока не остынет насмерть, — более впечатляющего способа заслужить ужин с кронпринцессой Викторией, кажется, не придумать. Что может быть грандиозней бесконечности?

Собственно говоря, ничего. Разве что другая бесконечность. О которой, как выяснилось, написал Транстрёмер в «Романских арках».

В общем, вот стихи и переводы. За все огрехи пинать переводчика; за проблески гениальности, если мне удалось хоть как-то их передать, благодарить шведского дедушку из Сёдермальма, которому сегодня не дали спокойно пообедать.

(21.50 по шведскому времени)

_____________________________

Томас Транстрёмер

На смерть человека

Был шок.

Словно комета,

что оставила длинный, бледный, мерцающий хвост.

Хвост обволакивает нас. Он размывает экран телевизора.

Он оседает холодными каплями на проводах.

Еще можно скользить на лыжах под зимним солнцем

среди рощиц, где держатся прошлогодние листья,

похожие на страницы, вырванные из телефонных книг.

Имена абонентов затерла изморозь.

Хорошо, что еще колотится сердце.

Но часто тень кажется реальней тела.

Самурай сильно проигрывает

своим доспехам из черной драконьей чешуи.

Мадригал

Мне достался в наследство темный лес, куда я хожу нечасто. Но наступит день, когда мертвые поменяются местами с живыми. Тогда мой лес придет в движение. У нас еще есть надежда. Самые тяжкие преступления остаются нераскрыты, несмотря на усилия полиции. Так и в нашей жизни всегда есть большая нераскрытая любовь. Мне достался в наследство темный лес, но пока я гуляю в другом лесу, светлом. Как поет, как извивается, как трепыхается и ползает все живое! На улице весна, и воздух полон запахов. Я окончил университет забвения, и мои руки пусты, как у выстиранной рубахи на веревке.

Романские арки

В глубине огромной романской церкви

в полумраке

толпились туристы.

Свод зиял за сводом, насколько хватало глаз.

Дрожали редкие свечи.

Безликий ангел обнял меня

и наполнил своим шепотом мое тело:

«Не стыдись того, что ты человек!

Гордись этим!

В глубине тебя открывается свод за сводом,

уходя в бесконечность.

Ты никогда не будешь окончен — иначе и быть не может».

Ослепший от слез,

я очутился на площади, затопленной солнцем,

вместе с мистером и миссис Джоунз, господином Танакой

и синьорой Сабатини,

и в глубине каждого из них открывался свод за сводом,

уходя в бесконечность.